Aeroport Brotherhood - Вера Полозкова

так они росли, зажимали баре мизинцем, выпускали ноздрями дым

полночь заходила к ним в кухню растерянным понятым

так они посмеивались над всем, что вменяют им так переставали казаться самим себе

чем-то сверхъестественным и святым

так они меняли клёпаную кожу на шерсть и твид

обретали платёжеспособный вид

начинали писать то, о чем неуютно думать,

а не то, что всех удивит

так они росли, делались ни плохи, ни хороши

часто предпочитали бессонным нью-йоркским сквотам хижины в ланкийской глуши,

чтобы море и ни души

спорам тишину

ноутбукам простые карандаши

так они росли, и на общих снимках вместо умершего

образовывался провал

чей-то голос теплел, чей-то юмор устаревал,

но уж если они смеялись, то в терцию или квинту —

в какой-то правильный интервал

так из панковатых зверят — в большой настоящий ад пили все подряд, работали всем подряд

понимали, что правда всегда лишь в том,

чего люди не говорят

так они росли, упорядочивали хаос, и мир пустел

так они достигали собственных тел, а потом намного перерастали границы тел

всякий рвался сшибать систему с петель, всякий жаждал великих дел

каждый получил по куску эпохи себе в надел

по мешку иллюзий себе в удел

прав был тот, кто большего не хотел

так они взрослели, скучали по временам, когда были непримиримее во сто крат,

когда все слова что-то значили, даже эти — «республиканец"и «демократ»

так они втихаря обучали внуков играть блюзовый квадрат

младший в старости выглядел как апостол

старший, разумеется, как пират,

а последним остался я я надсадно хрипящий список своих утрат,

но когда мои парни придут за мной в тёртой коже, я буду рад

молодые, глаза темнее, чем виноград

скажут что-нибудь вроде

«дрянной городишко, брат»

и ещё

«собирайся, брат»

so they grew, pinched the bare with their little fingers, blew smoke out of their nostrils

midnight came to their kitchen as a confused witness

so they laughed at everything that was imputed to them, so they ceased to seem to themselves

something supernatural and holy

so they exchanged riveted leather for wool and tweed

became solvent

began to write what is uncomfortable to think about,

not something that will surprise everyone

so they grew, became neither bad nor good

often preferred huts in the Sri Lankan wilderness to sleepless New York squats,

so that the sea and not a soul

disputes silence

notebook pencils

this is how they grew up, and in general photographs instead of the deceased

a dip formed

someone's voice was warming, someone's humor was becoming obsolete,

but if they laughed, then in a third or a fifth -

at some correct interval

so from punkish animals - everyone drank in a big real hell, everyone worked in a row

understood that the truth is always only in

what people don't say

so they grew, ordered chaos, and the world was empty

in this way they reached their own bodies, and then they far outgrew the boundaries of bodies

everyone was eager to knock the system off its hinges, everyone longed for great deeds

each received a piece of the era in his own

a bag of illusions to one's lot

the one who did not want more was right

so they grew up, missed the times when they were a hundred times more irreconcilable,

when all the words meant something, even these - "republican" and "democrat"

so they secretly taught their grandchildren to play the blues square

the youngest in old age looked like an apostle

the elder, of course, like a pirate,

and the last one left was me, a hoarsely wheezing list of my losses,

but when my guys come for me in grated leather, I will be glad

young, eyes darker than grapes

say something like

"Trash Town, Brother"

and further

"come on brother"