Серафимыч - Александр Розенбаум

На перрон, полный семечек, подавали состав,

Алкаши-шикеревичи занимали места.

Молодые, красивые лезли мы в эшелон.

Николай Серафимович, твой был первый вагон.

Рвали струны безжалостно не за тыщи — за грош,

За спасибо-пожалуйста — да их в стакан не нальёшь.

Белой ночью, чуть кремовой, «Парус» плыл по реке.

Николай Хризантемович расцветал в кабаке.

Жемчугами ты сыпал, касаясь рукой струн серебряных,

И «карась» золотой всё клевал и клевал до утра.

«Три семёрки» разлив по стаканам на невском поребрике,

Закрывали мы счёт, добавляя ещё по сто грамм.

В тихой роще осиновой, пот стирая с лица,

Николай Хиросимович разрывал нам сердца.

Не дремотный трамвая сыч — три копейки билет,

Николай Нидвораевич, ты был в масть нам и в цвет.

На сегодняшних «вёслах» артисты лабают известные,

Но до «пара» такого никто из крутых не дорос.

Где-то там позади лихо катит дрезина с маэстрами,

Безуспешно пытаясь догнать твой, Резан, паровоз.

В небо с криком отчаянным птичья стая ушла.

Не хватало печали нам… Коля, что за дела?!

Плач свечей парафиновых, загрустил Ленинград…

Николай Серафимович, до свидания, брат.

Угорают банкиры, по киру целуясь с клиентами,

И братва за слова отвечает, как в лучшие дни.

Все равны — что в парных, что в пивных — пред магнитными лентами,

На которых твоя, Серафимыч, гитара звенит.

On a platform full of seeds, a composition was served,

Drunkards-shikerevichs took their places.

Young, beautiful, we climbed into the echelon.

Nikolai Serafimovich, yours was the first carriage.

They tore the strings mercilessly not for a thousand - for a penny,

Thank you, please - don't pour them into a glass.

On a white night, slightly creamy, the "Sail" floated along the river.

Nikolai Khrizantemovich flourished in the tavern.

You poured pearls, touching the silver strings with your hand,

And the golden carp kept pecking and pecking until the morning.

"Three sevens" pouring into glasses on the Nevsky curb,

We closed the account by adding another hundred grams.

In a quiet aspen grove, wiping sweat from your face,

Nikolai Hiroshimovich tore our hearts.

Not a drowsy tram owl - three kopecks a ticket,

Nikolai Nidvoraevich, you were in our color and suit.

On today's "oars" famous artists are labouring,

But none of the cool ones have grown to such a “steam”.

Somewhere behind, a trolley with maestras famously rolls,

Unsuccessfully trying to catch up with yours, Rezan, the locomotive.

The flock of birds left for the sky with a desperate cry.

We lacked sadness... Kolya, what's the matter?!

The crying of paraffin candles made Leningrad sad...

Nikolai Serafimovich, goodbye, brother.

Bankers are dying, kissing clients on the kir,

And the brothers are responsible for the words, as in the best days.

Everyone is equal - in steam rooms, in beer rooms - in front of magnetic tapes,

On which your, Serafimych, guitar rings.