На улице Гороховой - Александр Розенбаум

На улице Гороховой ажиотаж,

Урицкий все Чека вооружает,

Всё потому, что в Питер в свой гастрольный вояж

С Одессы-мамы урки приезжают.

А было это лето, 18-й год…

Убили Мишу в Питере с нагана.

На сходке порешили отомстить за него

Ребята загорелые с Лимана.

Майданщик, молдаван и толстая Кармэн,

Что первая барыга на Привозе,

14 мокрушников с собой взял Семен,

Горячий был народ на паровозе.

Уже, чух-чух, пары, кондуктор дал свисток,

Прощальный поцелуй — стакан горилки.

С Одессы-мамы дунул вей-ветерок,

До самой петроградской пересылки.

И всю дорогу щеки помидором надув,

Шмонали фараонщики по крышам,

Шестерок Сема сбросил под откос на ходу

И в тамбур покурить устало вышел.

А там стояла «жучка"двадцати пяти лет

И слабо отбивалась от кого-то,

Дешевый фраер в кепке мял на ней туалет,

И Сема чуть прибавил оборотов.

— Я вижу вас на рейде возле женщины, граф,

Стояли вы как флагман под парами,

Советую на задний ход крутить телеграф,

Чтоб не было эксцессов между нами.

Чуть спортив воздух, фраер как иллюзионист,

Под стук колес моментом испарился.

Спасенная дрожала как осиновый лист,

И Сеня с чувством долга испарился.

И вот на горизонте царскосельский вокзал,

Встречает урков с мясом пирожками.

Семен такую речь задвинул, что зарыдал

Весь паровоз горючими слезами.

Чуть стиснув зубы, на перон вразвалку сошла,

Как на берег красавица-Одесса,

Блеснула в Петроград ее морская душа

И вздрогнули от страха райсобесы.

На Невском у Пассажа, там, где деньги рекой,

К ним на фаэтоне двое подкатили,

Но толстая Кармен достала первой свой «кольт»

И над столами в морге свет включили.

Но толстая Кармен достала первой свой «кольт»

И над столами в морге свет включили.

On Pea street hype,

Uritsky is arming the Cheka,

All because in St. Petersburg on your tour

Urkas come from Odessa-mother.

And it was summer, the 18th year ...

They killed Misha in St. Petersburg with a revolver.

At the meeting, they decided to avenge him

The guys are tanned from Liman.

Maidan, Moldavian and fat Karmen,

That the first huckster on Privoz,

Semyon took 14 mokrushnikov with him,

The people on the steam locomotive were hot.

Already, choo-choo, couples, the conductor gave a whistle,

A farewell kiss is a glass of vodka.

Wei-breeze blew from Odessa-mother,

Until the very Petrograd transfer.

And puffed out my cheeks with a tomato all the way,

The pharaohs scrambled on the roofs,

Sixes Sema threw down a slope on the go

And wearily went out into the vestibule to smoke.

And there was a "bug" twenty-five years old

And weakly fought off someone,

A cheap fraer in a cap crushed the toilet on her,

And Sema picked up the pace a little.

- I see you on the road near a woman, count,

You stood like a flagship under steam,

I advise you to turn the telegraph in reverse,

So that there are no excesses between us.

Slightly sporting air, fraer like an illusionist,

Under the sound of wheels, the moment evaporated.

The rescued trembled like an aspen leaf,

And Senya with a sense of duty evaporated.

And here on the horizon is the Tsarskoye Selo station,

Meets urks with meat pies.

Semyon pushed such a speech that he sobbed

The whole locomotive with burning tears.

Slightly clenching her teeth, she waddled down onto the platform,

How beautiful Odessa is on the shore,

Her sea soul flashed into Petrograd

And the district security officers shuddered in fear.

On Nevsky near the Passage, where the money is a river,

Two people rolled up to them on a phaeton,

But fat Carmen got her Colt first

And the lights were turned on above the tables in the morgue.

But fat Carmen got her Colt first

And the lights were turned on above the tables in the morgue.