Казак - Калинов Мост

Когда простреленный навылет казак оставлял скакуна

В пылу на камень налетела коса разгул унять.

Когда мирянам не хватало слюны проглотить соль молитв

Твой русый волос в хохот ерни Луны стал темней смолы.

В тот год цыганы не гасили костры торопились на юг.

Ножи весною оказались остры проклюнул нюх.

Не удержала в черном теле узда сумасбродную голь.

В тот год без волокит младенца уста запечатал кольт.

Пропетый висельник скользил каланчой по широкой реке.

Округи щерились ордой-саранчой по грудь в грехе.

Земля бессильной самкой слез запаслась, заскулила от ран.

Певец упрятал вычет в омуты глаз, прошагал в Иран.

Ша, дотошный юноша

В пир историй, кто чего стоит, —

Спрашивай у могил.

Нестор резвый, озаглавь срез вый, —

Зрячему помоги.

Где мордует осень,

Бились грудью оземь.

В кровь разбили лица

Думой примириться.

Тешились Колочей

Вытек глаз Керочей.

Где снега раздеты,

В голос воют дети.

Лапти износили

В поисках России.

Душу в клочья рвали,

Выродились в тварей.

Край, где правит ноготь,

Светлым одиноко

Не расправить плечи,

Нерв трубою лечат.

Я и сам помечен

Одичалым смерчем.

В сочных травах, Ольга,

Кто нам крикнул: Горько!

Перес Де Куэльяр…

Перес Де Куэльяр…

Не смог обрезать уши в пепельный звон горемыка-юнец.

Тягучим дегтем поженил голос свой, сгрыз губ пунец.

Где чрево матери вспорол таган свай, копоть смыла слеза.

Там степью утренней хозяина звал сирота-рысак.

День промозглый выспался,

Как тонул в любви босяк

Краем стола лоб рассечен.

Не согреешь голого,

Пальцы стынут оловом

Снял с бедолаг пробу сечень.

When a Cossack shot right through left his horse

In the heat, a scythe flew over the stone to calm the revelry.

When the laity did not have enough saliva to swallow the salt of prayers

Your blond hair, in the laughter of the moon's roughness, has become darker than pitch.

That year, the gypsies did not put out the fires and hurried to the south.

Knives in the spring were sharp pecked scent.

She did not keep the bridle of the extravagant need in the black body.

In that year, without dragging a baby, a colt sealed the mouth.

The sung hangman slid like a tower along the wide river.

The districts snarled like a chest-deep locust horde in sin.

The earth stocked up with a powerless female of tears, whimpered from wounds.

The singer hid the deduction in the pools of his eyes, walked to Iran.

Sha, meticulous youth

In the feast of stories, who is worth what, -

Ask at the graves.

Nestor is frisky, name the cut, -

Help the sighted.

Where autumn muzzles

They beat their chests on the ground.

Faces smashed into blood

Think to reconcile.

Amused by Kolocha

The eye of Kerochey leaked out.

Where the snows are stripped

The children are howling.

Bast shoes worn out

In search of Russia.

Soul to shreds,

Degenerated into creatures.

The edge where the nail rules

Light lonely

Don't straighten your shoulders

The nerve is treated with a tube.

I myself am marked

Wild tornado.

In juicy herbs, Olga,

Who shouted to us: Bitter!

Perez De Cuellar...

Perez De Cuellar...

I could not cut my ears to the ashen ringing of the unfortunate youth.

With a viscous tar he married his voice, bitten his lips with a crimson.

Where the mother's womb was torn open by a tagan of piles, a tear washed away the soot.

There, the orphan trotter called the owner by the morning steppe.

A dank day slept,

How a tramp drowned in love

The edge of the table cut the forehead.

You won't warm naked

Fingers freeze with tin

He took a sample from the poor fellows.