Медсестричка - Михаил Шуфутинский

В начале марта где-то снег сыпал до рассвета, на стриженых, без шапок и без

шляп,

С фамилией на бирке, в районы Индигирки из камер забирали на этап.

Там было множество мастей, улыбок, жестов, новостей, и посмотреть бы это все со

стороны —

Как будто в стареньком кино, друзья, не видевшись давно, сошлись на встречу

после длительной войны.

Как будто в стареньком кино, друзья, не видевшись давно, сошлись на встречу

после длительной войны.

Начальничек конвоя в колонну всех по трое погнал бегом через тюремный двор,

А у ворот на вышках со звездами мальчишки заученно проверили затвор.

Один метнулся на «рывок», но головой в сугроб кивок, и тело за ноги в подвал

поволокли,

И наплевать теперь ему на золотую Колыму и на раскопки крайнесеверной земли.

И наплевать теперь ему на золотую Колыму и на раскопки крайнесеверной земли.

Но сквозь метели сетку не разглядеть «запретку», стрелок с винтовкой малость

оплошал,

И пуля хоть куснула, но сердце обогнула, беглец еще прерывисто дышал.

В тюремном лазарете хирург при слабом свете доставленного сразу же на стол.

Накрашенная ярко девчонка-санитарка спешила и готовила укол.

Он заключенный — ну, и что ж?

Зато собою так хорош!

И сколько смертными

статьями не суди,

Но вот уже в который раз не оторвать ей робких глаз от этой сильной

забинтованной груди.

Но вот уже в который раз не оторвать ей робких глаз от этой сильной

забинтованной груди.

В натопленной палате под простыней, в халате, на стенке даже радио поет.

Торопятся недели, за решеткой звон капели, беглец уже и на ноги встает.

И так проходит день за днем, а сердце девичье огнем: знать, для любви решеток

нет и нету крыш.

Девчонка шепчет: «Мой родной, мне без тебя не жить одной, прокуратуре это разве

объяснишь?»

«Мой родной, мне без тебя не жить одной, прокуратуре это разве объяснишь?»

И вот апрельский вечер, охрана горбит плечи, несется санмашина через двор.

Взглянули по привычке: в кабине — медсестричка, работникам — «зеленый светофор».

И что на утро было там!

Хлопот конвою и постам: найти ни зека, ни сестричку не

могли.

И непонятно, почему им наплевать на Колыму и на раскопки крайнесеверной земли?

«Мой родной, мне без тебя не жить одной, прокуратуре это разве объяснишь?»

At the beginning of March, somewhere, snow fell until dawn, on shorn, without hats and without

hats,

With the last name on the tag, they were taken to the Indigirka districts from the cells to the stage.

There were a lot of suits, smiles, gestures, news, and you could see it all from

sides -

As if in an old movie, friends, having not seen each other for a long time, agreed to a meeting

after a long war.

As if in an old movie, friends, having not seen each other for a long time, agreed to a meeting

after a long war.

The head of the convoy into the column drove everyone three at a time through the prison yard,

And at the gate on the towers with stars, the boys memorized checked the shutter.

One rushed to the "jerk", but a nod with his head into the snowdrift, and the body by the legs into the basement

dragged,

And now he doesn’t give a damn about the golden Kolyma and the excavations of the far northern land.

And now he doesn’t give a damn about the golden Kolyma and the excavations of the far northern land.

But through the blizzard net you can’t see the “ban”, the shooter with a rifle is a little

blundered

And the bullet even bit, but rounded the heart, the fugitive was still breathing intermittently.

In the prison infirmary, the surgeon, in a weak light, was delivered immediately to the table.

The brightly painted nurse girl was in a hurry and prepared an injection.

He is a prisoner - so what?

But he is so good!

And how many mortals

do not judge by articles,

But for the umpteenth time, her timid eyes cannot be torn off from this strong

bandaged chest.

But for the umpteenth time, her timid eyes cannot be torn off from this strong

bandaged chest.

In a heated ward, under a sheet, in a dressing gown, on the wall, even the radio sings.

Weeks are rushing by, drips are ringing behind bars, the fugitive is already on his feet.

And this is how day after day passes, and the girl’s heart is on fire: to know, for the love of gratings

no and no roofs.

The girl whispers: “My dear, I can’t live alone without you, is it really the prosecutor’s office

explain?"

“My dear, I can’t live alone without you, can you explain this to the prosecutor’s office?”

And here is an April evening, the guards hunch their shoulders, the ambulance rushes through the yard.

They glanced out of habit: there was a nurse in the cab, a “green traffic light” for the workers.

And what was there in the morning!

The hassle of the convoy and posts: to find neither the convict nor the little sister

could.

And it’s not clear why they don’t give a damn about Kolyma and the excavations of the far northern land?

“My dear, I can’t live alone without you, can you explain this to the prosecutor’s office?”