От природы я родился с пустыми руками,

И у них в объятьях всегда были только они сами.

Потирая друг друга от холода в кармане,

Они не знали, что есть что-то за гранью этой джинсовой ткани.

Пустым ладоням было дано обнимать лишь грубо,

Нервно, с силой, так же как они прижимались друг к другу.

Только так они ощущали касаний наслаждение,

И так было всю жизнь, с самого рождения.

Сначала пустые ладошки сжимали мамин палец,

Потом игрушки, ветки, землю, школьный ранец.

И всё что к ним попадало, они сжимали очень крепко,

Боясь отпустить, как клетка, ведь в их объятьях так редко

Попадалось что-то хорошее, наполняющее их светом,

И поэтому, они не понимали, как это – держать и не сжимать это.

И однажды моим ладоням приснился сон про мотыльков в поле,

Они кружили роем, и не испытывая ни наслаждения, ни боли.

Они были совершенны, и поэтому ничего не желали,

И мои руки играли с ними, брали в ладони, но не сжимали.

Ночь прошла, прошли игры, сон растаял,

И только ощущение трепещущих крыльев в ладонях оставил.

И я себя заставил разжать ладони по утру,

И этими же руками написать для себя самую важную сутру.

О том, что есть то, что для счастья не требует крепкого сжатия,

Где счастье есть, уже просто желать его.

И с тех пор, ничего не беря в свои пустые ладони,

Я мечтал собрать в горсть тех мотыльков с того поля.

И в длинных поисках, расслабив руки через волю,

Средь можжевел я нашёл Тебя, ты оказалась тем полем.

А мотыльков роем оказались твои ресницы,

Которые, не прекращая, дивиться, Я прикрываю…

Так долго вместе прожили, что снег,

Коль выпадет, то думалось – навеки.

Что, дабы не зажмуривать ей век,

Ладонью прикрывал, и веки,

Не веря, что их пробуют спасти,

Метались там, как бабочки в горсти.

От природы я родился с пустыми руками,

И у них в объятьях всегда были только они сами.

Потирая друга друга от холода в кармане,

Они не знали, что есть что-то за гранью этой джинсовой ткани.

Пустым ладоням было дано обнимать лишь грубо,

Нервно, с пищей, так же как они прижимались друг к другу.

Только так они ощущаются касания наслаждения,

И так было всю жизнь, с самого рождения.

Попробуйте пустые ладошки сжимали мамин телевизор,

Потом игрушки, ветки, земля, школьный ранец.

И всё что к ним попадало, они сжимали очень крепко,

Боясь отпустить, как клетка, ведь в их объятьях так редко

Попадалось что-то хорошее, нарабатывающее их светом,

И поэтому они не профессиональны, как это – держать и не сжимать это.

И часто мой ладоням приснился сон про мотыльков в поле,

Они кружились роем, и не испытывали ни раздражения, ни боли.

Они были совершенны, и поэтому ничего не желали,

И мои руки играли с ними, брали в ладонь, но не сжимали.

Ночь прошла, прошли игры, сын растаял,

И только ощущение трепещущих крыльев в ладонях осталось.

И я себя отпущу разжать ладонь по утру,

Исключительно же руками написать для себя

О том, что есть то, что для счастья не требует прочного видео,

Где счастье есть, уже просто желать его.

И с тех пор, ничего не беря в свои пустые ладони,

Я написал в горсть тех мотыльков с той поля.

И в длинных поисках, расслабив руки через волю,

Средь можжевел я нашёл Тебя, ты оказался тем полем.

А мотыльков роем случились твои ресницы,

Которые, не теряя, дивиться, Я прикрываю…

Так долго вместе прожили, что снег,

Коль выпадет, то думалось – навеки.

Что, дабы не зажмуривать ей век,

Ладонью прикрывал, и веки,

Не веря, что их пробуют спасти,

Метались там, как бабочки в горсти.